Переход этого имения к своему самому известному владельцу отставному бригадиру Николаю Алексеевичу Дурасову (1760-1818), безусловно, произошел при Урусовых. Их любимая дочь Софья (умерла 1801) вышла замуж за барона А.С. Строганова, родственника тогдашней владелицы Кузьминок княгини А.А. Голицыной. Возможно, после ее смерти княгиня А.А. Урусова решила расстаться с Люблино, где все напоминало ей о дочери. Во всяком случае, около 1800 г. Люблино действительно досталось Н.А. Дурасову, который был несметно богат. От матери Степаниды Ивановны, урожденной Мясниковой, он получил в наследство огромное состояние, дававшее ему возможность жить так, как ему хотелось. За это и Н.А. Дурасов, и его ближайшие родственники Мельгуновы и Козицкие получили прозвище “евангельских богачей”. С ними находились также в родстве многие известные дворянские фамилии: князья Белосельские-Белозерские, графы Толстые, Пашковы, Бекетовы, Бибиковы и др., которым также досталось состояние известных сибирских купцов Мясниковых (Твердышевых).
Огромные средства, которыми располагал владелец, позволили ему в кратчайшие сроки обустроить усадьбу по собственному вкусу. Считается, что уже в 1801 г. был сооружен новый господский дом в стиле зрелого классицизма, имеющий план в форме равноконечного креста с кругом посредине. Прямоугольным залам первого этажа, объединенным круглым центральным залом, вторят меньшие по размерам помещения второго этажа, сгруппированные вокруг верхнего купольного зала. Крестообразно расположенные объемы соединяются межу собой дугами красивой ионической двухрядной колоннады, которая придает постройке круглую форму. Такая необычная композиция породила легенду: якобы дом построен в виде ордена святой Анны, которым очень гордился его хозяин. Однако реальных доказательств этому нет, как, впрочем, и документа, подтверждающего награждение Н.А. Дурасова этим орденом. Утраты текста в его формуляре, хранящемся в Центральном историческом архиве г. Москвы, не дают возможности утвердительно ответить на этот вопрос. Однако возможно, что такой орден у Н.А. Дурасова все-таки был, его воинское звание бригадир вполне позволяло иметь такую награду. Однако для истории Люблино абсолютно непринципиально, какие орденские звезды были у этого владельца имения. Предание про «дом-орден», названное искусствоведом А.Н. Гречем предположением “…полуанекдотического характера…”, интересно само по себе как пример наивного народного объяснения того, каким образом могла появиться постройка, отличавшаяся от принятого в то время стандарта для загородных помещичьих домов. Добавим, что и возникло оно не при Н.А. Дурасове, а при последующих владельцах Люблино, превративших имение в популярное дачное место. Со временем забавная сказка попала в путеводители по Подмосковью и стала кочевать из одной книжки в другую наряду с подобными милыми историями, вроде апокрифического рассказа о том, как архитектор В.И.Баженов с горя повесился в парке усадьбы Царицыно, когда Екатерина II приказала снести дворец, сооруженный по его проекту.
Как справедливо указывал А.Н. Греч, формы господского дома в Люблино, также как и некоторых других подобных построек, восходят к вилле Ротонда гениального итальянца Андреа Палладио, прекрасно известной как иностранным архитекторам, работавшим в России, так и российским зодчим. Но это замечание общего характера. Более реальный прототип Люблино можно увидеть на одном из проектов “знаменитого Неффоржа” – теоретика французского классицизма Жана-Франсуа Неффоржа. Это так называемый “Проект центрического сооружения”, датированный 1757-1778 гг. Разумеется, при своем воплощении он был существенно переработан, однако основная идея Ж. Неффоржа, выразившаяся в создании оригинального центрического особняка, была сохранена. Есть основания считать, что в основе именно такой композиции лежит масонская символика. Стоит отметить, что альбомы с проектами Ж. Неффоржа в свое время были достаточно популярны как в Европе, так и в России.
Многоплановость объемов люблинского дома создает свой особый пластический колорит, усиливая художественное воздействие архитектурных форм. Небольшие, но великолепные уютные залы господского дома, изумляющие подлинной красотой и спокойным величием, созданы на основе синтеза архитектуры, живописи и скульптурно-пластического декора. Парадные интерьеры первого этажа расписаны в стиле “гризайль” живописными панно на темы из древнегреческой мифологии. На потолке столовой помещена большая фреска “Пир Вакха на Наксосе”, выдержанная в жизнерадостном колорите, в котором умело сочетаются темные и светлые тона зеленого, желтого и голубого. Она перекликается по тематике с гипсовыми барельефами на стенах: «Жертвоприношение» (юго-восточная часть здания), «Обряд посвящения девочек Афродите» (Юго-Западная часть здания) и «Поклонение Дионису-младенцу» (северо-западная и северо-восточная части здания). В простенках круглого зала размещены четыре панно: “Аполлон Кифаред”, “Аполлон на колеснице”, “Поклонение Амуру” и “Жертвоприношение”.
Теме любви посвящены четыре живописные вставки на потолке в гостиной. Основную часть росписей, видимо, выполнил известный декоратор Джеромо (Ермолай Петрович) Скотти, который приехал в Россию из Италии. Известно имя еще одного талантливого живописца работавшего в Люблино — это Ольденель или Сантино Ольденелли, приехавший в Москву только летом 1808 г. Значит, отдельные внутренние работы проводились в Люблино в более позднее время, чем это считалось. Сохранившиеся росписи свидетельствуют о высоком художественном мастерстве обоих мастеров. Во втором этаже господского дома находились жилые комнаты. Третий этаж, по сути, сильно увеличенный бельведер, увенчивала статуя Аполлона. В отличие от «святой Анны», образ античного бога–покровителя искусств вполне объясним на здании, хозяин которого был большим поклонником искусства. В одном из хозяйственных помещений дома размещался калорифер, каналы и отдушины калориферного отопления находились в стенах столовой.
Устойчивая традиция, атрибутирующая господский дом в Люблино как произведение исключительно И.В. Еготова, восходит к дневнику историка И.М.Снегирева, опубликованному только перед русско-японской войной. Вот цитата из него: «Дом прекрасно выстроен архитектором Егоровым». Однако зодчего с такой фамилией в то время не существовало, естесственно предположить, что в данном случае речь идет, конечно, о И.В. Еготове, и либо И.М. Снегирев допустил ошибку, либо это просто опечатка в типографском тексте дневника. Но нужно учесть, что выражение “выстроен” вовсе не свидетельствует о том, что И.В. Еготов был автором проекта, тем более что он не создал и даже не спроектировал ничего такого, что можно было поставить рядом с Люблино. Уж слишком оно талантливо и оригинально, по сравнению с другими еготовскими твореними. Кроме того, анонимный автор одной из первых статей о Люблино, опубликованной в дореволюционном журнале “Живописное обозрение”, не упоминая И.В.Еготова, сообщил, что Н.А. Дурасов “…поручил строение главного дома отличному архитектору Казакову и, как видно, требовал не столько удобств для самого себя, сколько простора и роскошного помещения для своих гостей”. Безусловно, здесь имеется в виду Р.Р. Казаков, под руководством которого И.В. Еготов, женившийся на его сестре, и работал в Кузьминках. Находка этой публикации позволяет выдвинуть следующую гипотезу: очевидно, Р.Р. Казакову принадлежал проект люблинского дома, а непосредственное наблюдение за строительством осуществлял все же И.В. Еготов. Именно так этот тандем работал в Кузьминках, и нет оснований полагать, что этот порядок почему-либо мог быть нарушен в Люблино.
Одновременно с господским домом были возведены или реконструированы другие усадебные сооружения, в основном возведенные из кирпича, в отличие от большинства подмосковных усадеб того времени. Среди них большой комплекс театральных зданий. В созданных по решению Н.А. Дурасова театральной труппе и оркестре было около сотни крепостных людей, которых обучали в специальной школе, устроенной в Люблино. Для нее, для актеров и для самого театра были выстроены специальные здания, сохранившиеся до нашего времени. Представления устраивались два раза в неделю. Впоследствии многие крепостные ученики этой школы, получив вольные, перешли на императорскую сцену, что является дополнительным свидетельством их профессионализма.
Недалеко от театра находились флигель, где размещался пансион для дворянских детей во главе с учителем-французом, и огромная оранжерея, состоявшая из десяти зал; южнее – конный двор и несколько сооружений хозяйственного назначения. Все постройки имения выполнены в стиле зрелого классицизма. Одновременно на богатом холмистом рельефе был разбит пейзажный парк свободной планировки. В его структуру функционально вписались “езжалые дороги”. Одна из них превратилась в липовую аллею, подходившую к господскому дому с юга. Важным элементом парковой структуры является обширный пруд (ныне Люблинский) на русле речки Голяди.
После реконструкции Люблино Н.А. Дурасов поселился в нём и стал периодически устраивать в усадьбе шикарные приемы для москвичей. Он прославился своим гостеприимством, которое не было удовлетворением тщеславия или каких-нибудь иных чувств, а свойством его добродушной натуры, удобным применением щедрости и выполнением желания – сделать всем и каждому приятное. Писатель М.А. Дмитриев в своих воспоминаниях отметил, что Н.А. Дурасов “…жил в своем Люблине как сатрап, имел в садках всегда готовых стерлядей, в оранжереях – огромные ананасы, и был до эпохи французов [т.е. до Отечественной войны 1812 г.] все изменившей, необходимым лицом общества, при тогдашней его жизни и тогдашних потребностях”.
Вся московская знать запросто посещала знаменитые обеды в Люблино, проходившие зимой, в огромной оранжерее, наполненной померанцевыми, лимонными и лавровыми деревьями и несметным количеством самых разнообразных и роскошных цветов. После обеда обычно выступали песенники, певшие под аккомпанемент кларнета и рояля, а слуги разносили разнообразные ликеры. Хлебосольный хозяин, если замечал, что какой-нибудь ликер или вино особенно понравились гостю, приказывал несколько бутылок положить в его экипаж, а за обедом приговаривал по поводу разных редкостных кушаний и напитков “Дрянь, совершенная дрянь-с”! Впрочем, он нередко любил пошутить над своими посетителями, объявив, что все деликатесы и экзотические блюда — “домашние” т.е. своего изготовления. Одним из таких простаков, поверивших шутке Н.А. Дурасова, оказался С.П. Жихарев, специально приехавший в Люблино, со своим приятелем П.И.Богдановым, чтобы сравнить его оранжерею с дошедшей до наших дней оранжереей соседнего имения Кусково, принадлежавшего графам Шереметевым. «Кусковские оранжереи удивляют количеством и огромностью своих померанцевых деревьев и богатством произрастаний, но не так чисто содержимы, как люблинские; последние несравненно приятнее и роскошнее; видно, что за всем бдительно наблюдает сам хозяин, которого, как нарочно, тут и повстречали. Он в продолжение всей зимы имеет привычку по воскресным дням обедать с приятелем в люблинских своих оранжереях.
Не предполагая этой встречи, мы было сами хотели завтракать в зелени, ins Grune, для чего привезли с собой кой-какой провизии; но гостеприимный Н.А. Дурасов этого не допустил. Он видел Петра Ивановича [Богданова] в доме родственника своего, бригадира Мельгунова, и тотчас же пригласил нас обедать с ним вместе. Сколько мы ни отговаривались (разумея из церемонии), но он настоял, говоря, что отказ наш его обидит. Он очень богат, а еще более радушен». В тот раз, помимо случайно попавшихся на глаза Н.А. Дурасову С.П. Жихарева и П.И. Богданова, гостем был известный шутник князь Д.Е. Цицианов, не уступавший в выдумках легендарному Мюнхгаузену; он поведал присутствующим о сукне, вытканном из шерсти одной рыбы, которое он якобы поднес князю Потемкину-Таврическому. «После кофе мы хотели бы откланяться, но хозяин опять не пустил, прося послушать его домашних песенников, которые точно пели прекрасно с аккомпанементом кларнета и рожка; между тем разносили поминутно разных сортов ликеры домашнего же приготовления, удивительно вкусные. Я в жизнь свою таких не пивал. Заметив, что иные наиболее понравились Петру Ивановичу [Богданову], хозяин приказал несколько бутылок положить нам в сани. Мы уехали поздно, да и как иначе! Не будь дела, а главное, если б я был один, то долго бы еще не уехал. Когда оранжерею осветили, она превратилась в какой то сад Армиды. Счастливец! Сколько удовольствия и добра он может сделать другим!» — вспоминал С.П. Жихарев.
В торжественных случаях, когда в усадьбе специально устраивались праздники, и угощение и обстановка принимали еще более роскошный характер. Англичанка мисс Кэтрин Вильмот, попавшая в Люблино на праздник, устроенный в честь княгини Е.Р.Дашковой 4 октября 1806 г., пришла в восторг как от усадьбы Н.А. Дурасова, так и его крепостного театра. “А если б ты видела райский уголок, в котором он живет! — восторжено писала она в Англию своей сестре Гарриет. — Его жилище — мраморный дворец с колоннадой, опоясывающей первый этаж, за исключением центральной части, которая поднимается высоким куполом и служит банкетным залом. Своды покрыты великолепной росписью — Амуры и Грации, Аполлон и Музы, Аврора и Оры [спутницы Авроры].
Все гости собрались на открытой колоннаде — мраморные ступеньки покрыты благоухающим ковром из арабского и персидского жасмина, гвоздики, роз, герани. Ступени ведут к затененной деревьями лужайке у края воды. С этого восхитительного места можно увидеть кущи деревьев и поляны, рощи и озера, долины и холмы, раскинутые тут и там, а завершают картину блестящие купола Москвы, сияющие азиатской роскошью. Не буду повторяться насчет великолепия стола, все было, как в волшебном дворце. Но невысокого Дурасова скорее можно принять за карлика, а не за рыцаря — владельца такого изумительного поместья. После обеда мы прогуливались, а вечером все снова собрались на театральном представлении. В перерыве между пьесой и фарсом был балет. Хозяин почтительнейше извинялся за “убожество того, что мы видим”, объясняя это занятостью людей на уборке урожая. На самом деле здание театра было роскошным, а представление очень хорошим. Каждые полчаса публику обносили подносами с фруктами, сладостями, мороженым, лимонадом, чаем и другими напитками; воскуривали благовония”.
В отличие от многих подмосковных усадеб, в том числе Кузьминок, Люблино не так уж сильно пострадало во время Отечественной войны 1812 г. Объясняется это довольно просто. Масштабы запасенной Н.А. Дурасовым провизии привлекли внимание высшего французского начальства. Один из русских агентов, оставшихся в оккупированной Москве, в своем донесении отмечал: “Недостаток в пище столь велик в самом городе, что едят ворон и галок. В Люблино, у г-на Дурасова, живет один французский генерал и пользуется найденными там припасами, вином. Три приятеля у него обедали. Как скоро узнали в Москве, что в Люблино хорош стол, то все стали туда ездить обедать; и 29-го числа [сентября] было за столом человек 40 одних генералов”. Разумеется, там, где постоянно развлекалось начальство, всегда соблюдался относительный порядок, поэтому после войны Люблино оказалось возможным восстановить достаточно быстро. Недаром один из постоянных гостей Н.А. Дурасова А.Ф. Воейков, уже в 1816 г. воспел очаровавшую его усадьбу в стихах:
“Люблино милое, где легкий, светлый дом,
Любуется собой над серебряным прудом”.
Одним из последних праздников, устроенных Н.А. Дурасовым в Люблино, оказался торжественный прием 23 мая 1818 г. в честь императрицы Марии Федоровны – вдовы Павла I. Осмотрев оранжерею, она выбрала для себя некоторые растения и, похвалив садовника, пожаловала ему подарок. Впоследствии в память о приезде императрицы один из залов господского дома был украшен ее бронзовым бюстом работы скульптора Гишара. На пьедестале бюста была помещена следующая надпись: “В память посещения Люблина императрицей Марией Федоровной. Майя, 23 дня 1818 года”. Уже в июне того же года хлебосольный владелец Люблина скончался. “Добрый был человек. Весь город жалеет о смерти его… Переводится порода бригадирская, а не воскрешать же Екатерину Великую, чтобы пожаловать новых”, — писал об этом событии московский почт-директор А.Я. Булгаков поэту П.А. Вяземскому.
Источники:
Е.М. Юхименко. Люблино прекрасное, Люблино милое. Москва, 2005.
http://hist-usadba.narod.ru/
http://ru.wikipedia.org/